Почему участие в спектакле «В горы за тобой» сродни эксперименту, чему её научила совместная работа с чеченскими артистами и в чём состоит ценность режиссёров-женщин, актриса театра и кино Ольга Кабо рассказала программе «Синемания». Заслуженная артистка России стала гостьей прямого эфира на «Радио 1» накануне столичной премьеры спектакля режиссёра Хавы Ахмадовой. Первые показы пройдут 7 и 8 апреля на сцене Театра им. Ермоловой. Зрители Московского региона увидят постановку в рамках гастролей Чеченского Государственного драматического театра им. Ханпаши Нурадилова.
С: Ольга, вы закончили ВГИК, но явно предпочитаете театр. Должно ли актёрское и кинообразование отличатся?
ОК: Наверное, оно в чём-то отличается. Но главное – это ощущение творчества и правды, а ещё знание и уверенность в том, что ты обладаешь этой профессией. Вот мои учителя Ирина Скобцева и Сергей Бондарчук меня снабдили теми знаниями, которые дают мне возможность реализовываться и на съёмочной площадке, и в театре.
С: Иногда от американских продюсеров можно услышать, что российским артистам мешает театральная школа. В чём, на ваш взгляд, это заключается?
ОК: Думаю, в том, что нас слишком много. Нас учат переживать в предлагаемых обстоятельствах. Камера, к сожалению, улавливает малейшую деталь, и мы мешаем кинопроизводству. Ведь всё-таки в театре другие средства выразительности. Американцы же более техничны.
С: Ольга, совсем скоро на сцене Театра им. Ермоловой состоится московская премьера спектакля Хавы Ахмадовой «В горы за тобой». Постановку представят зрителям в рамках гастролей Чеченского Государственного драматического театра им. Ханпаши Нурадилова. Отличается ли гастрольная постановка от той, что была изначально показана в Грозном?
ОК: У меня, конечно, был невероятный опыт работы в чеченском театре, поскольку это была первая постановка, которую артисты труппы исполнили на русском языке. До этого они никогда подобного не делали. Поэтому для них это стало большим испытанием. Они ведь не думают на русском, для них он – иностранный язык. Сначала я не понимала, почему мы достаточно медленно двигались. Дело в том, что молодое поколение Чечни с русским языком сейчас скорее на «вы». Но позже благодаря помощи Юлии Жжёновой, которая консультировала нас по сценической речи, нам всё удалось. Примечательно, что два чеченских артиста из пяти исполняют роли русских. Они активно занимались орфоэпией. И вот в процессе взаимодействия с Юлией Георгиевной у них ушёл говор.
По поводу того, как играть. В Грозном другие зрители, наверное, может быть, не очень театральные. Возможно, они не сразу воспринимают те же сцены объяснения в любви, потому что это другая культура. У нас ведь было очень много ограничений, помимо того, что нет прикосновений, что герой и героиня в прямую взглянуть друг на друга не могут в силу культурных традиций. Но зритель очень отзывчивый. История, которую мы рассказываем, произошла в 1943 году в Харькове. Безусловно, война коснулась всех национальностей. Поэтому мы говорим об одной трагедии и об одной победе.
С: Как так получилось, что художественным руководителем театра в Чечне стала женщина?
ОК: Дело в том, что руководители и директора многих культурных организаций там как раз женщины. Это и Чеченская государственная филармония им. Аднана Шахбулатова, и Русский драматический театр им. М.Ю. Лермонтова, и Государственный ансамбль танца «Вайнах». Мне кажется, женщины более эмоциональны и близки к искусству. Чеченские мужчины более сдержанны и нацелены на защиту.
С: Но как же они подчиняются женщинам?
ОК: Женщины там вообще на пьедестале. Надо сказать, что вообще чеченские мужчины по-другому ощущают образ женщины.
С: Вам довелось поработать с режиссёрами разного пола. В чём отличие женской режиссуры от мужской?
ОК: Я снималась у Аллы Суриковой, у Оксаны Байрак. Сейчас вот работаю с Хавой Ахмадовой. Мне кажется, что женская режиссура более чувственная и тонкая. Мы друг друга понимаем с полуслова. То, что мужчина-режиссёр не может объяснить, женщина делает на раз, и как-то мы созидательно сразу держим оборону. Я люблю работать с женщинами, они по-другому ощущают кадр, сцену. Они другими глазами смотрят на тебя, по-другому слушают. Когда Хава наблюдает за репетицией, я нуждаюсь в этом взгляде – заинтересованном, открытом и даже родственном.
С: У каждого театра есть свои особенности. Что вы в этой связи можете сказать про чеченский?
ОК: Понятно, что ничего тактильного не может быть. Плюс ко всему мои коллеги – очень думающие люди. Например, я сразу начинаю что-то отвечать режиссёру, пытаюсь что-то сделать. Они же более сдержанные, всё обдумывают и через себя пропускают. Их культура менее эмоциональна, поэтому работать с ними интересно. Они научили меня смирению, терпению и предопределению – в творчестве и в любви.
С: Вы с большой теплотой отзываетесь о чеченском театре и Хаве Ахмадовой. Сколько времени вам потребовалось на притирку с ними и была ли она вообще?
ОК: Мне вообще не потребовалось время на притирку. С Хавой мы какое-то время уже были знакомы, с артистами труппы я сначала познакомилась в онлайн-формате. Позже, когда немного ослабли ограничения, я поехала в Грозный. И там произошёл весьма курьёзный случай.
Мне подарили охапку цветов, и я в знак благодарности пошла всех по очереди обнимать и целовать. Артисты замерли, окаменели и все хором посмотрели на Хаву. Она, обладая невероятной мудростью, объяснила мне, что следует быть чуть более сдержанной.
Конечно, в дальнейшем она меня многому научила. Как себя вести, что говорить, как работать. Это очень важный опыт. И, конечно, меня принимали просто как родного человека. Я сразу вошла в театральную семью. Мы на одном дыхании проживали всю историю. У нас не было национальных распрей и недопонимания. То, чего я не знала по каким-то причинам, мне объясняли. И могу сказать, духовное прикосновение объединяет людей даже больше, чем просто тактильное.
С: Вот как раз интересно узнать, сложно ли вам было не прикасаться к людям?
ОК: Не сложно. Когда моя героиня объясняется в любви на чеченском языке, это звучит невероятно красиво. Она говорит» «Ты – любовь моего сердца, ты – моя душа» и протягивает к нему руки. Идёт снег, а дальше сцену затемняют. Зритель понимает, что потом произошло. Нет самоцели это движение продолжать. Дальше каждый вспомнит что-то своё и подумает, как это прекрасно – быть вместе двум любящим сердцам.
С: Расскажите немного о своей героине и её характере.
ОК: Моя героиня – русская учительница, интеллигентная, добрая, тёплая, умная. Она обретает спасителя в лице чеченского солдата, который пришёл в заминированный дом и увидел, что там есть живой человек, что его нужно спасти. Она потеряла семью и осталась одна, будучи тяжело больной. Она прощалась с жизнью. И тут вдруг этот человек, который своей мужской силой и энергетикой вернул её обратно. Мой партнёр Сулейман Ахмадов прекрасно воплотил этот образ.
И ещё об одном человеке мне бы очень хотелось сказать. Это замечательный композитор Максим Дунаевский, который внёс свою лепту в создание этого спектакля. Он прожил с нами всю историю, познакомился с культурой чеченского народа. В его музыке есть всё: скорбь, национальные мотивы, колорит чеченского искусства.
С: Насколько для вас допустимы театральные эксперименты?
ОК: Эксперименты прекрасны, когда рядом находятся творческие люди. Чеченский спектакль тоже стал для меня своего рода экспериментом. Так же, как и постановка «Юнона и Авось» на корейском языке в своё время. Этот опыт многому меня научил. А вот так вот, чтобы в каких-то альтернативных…
С: С нашумевшими экспериментами Богомолова и Серебренникова как быть?
ОК: Я сложно отношусь к результату их труда. Я скорее не их зрительница, но при этом понимаю, что оба они очень талантливые люди. Они мыслят по-другому и создают какое-то своё пространство. Его можно принимать, можно не принимать. Можно чувствовать себя там комфортно либо же отрицать его всеми фибрами своей души. Но на сегодня они совершено точно талантливые люди.
С: Что для вас табу на сцене?
ОК: Вульгарность, пошлость, извращение. Наверное, я бы не смогла переступить своё женское ощущение гармонии.
С: Сейчас в моде ненормативная лексика, причём со сцены. Как вы к этому относитесь?
ОК: Я только что приехала из Грозного и понимаю, что всё то же самое можно выразить без ненормативной лексики. Можно говорить красивым, прекрасным языком любви, не обнажаясь и не эпатируя при этом публику. Мы говорим об одном и том же, просто средства выразительности разные. Всё-таки я за гармонию и душу.
Фото: Екатерина Тимошенко