Юлия Ауг о кино как психотерапии, семейных ценностях и спектакле про Холокост
В каких случаях кино становится сродни психотерапии? Каким образом интернет разрушает семейные и общечеловеческие связи? Каково работать с признанным секс-символом и как определить, что такое красота? Для чего актёру быть адвокатом своей роли? На все эти вопросы актриса и режиссёр Юлия Ауг ответила в новом выпуске программы «Синемания» на «Радио 1». Также она рассказала, что побудило её ставить спектакль о Холокосте и представила новые проекты со своим участием – чёрную комедию «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали» и романтическую мелодраму «Хочу замуж».
С: Юлия, в конце января состоялась премьера фильма «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали», в котором вы исполнили главную роль. Расскажите нам немного об этой картине.
ЮА: Это дебют двух молодых режиссёров Армена Акопяна и Дмитрия Тархова. Продюсер у проекта совершенно замечательный – Илья Шерстобитов. «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали» – история, которую мы снимали ещё до ковида. То есть не было даже намёка на то, что вдруг наша планета может оказаться в такой ситуации, когда каждый день все будут находиться рядом с какой-то опасностью. Когда все будут решать для себя вопрос, с кем им в данный момент важно быть. Сценарий был написан задолго до пандемии. В нём есть одно такое ведущее обстоятельство – к Земле приближается комета [смеётся – прим. ред.].
С: Ох, как! Сразу вспоминается недавно вышедший фильм с Леонардо Ди Каприо!
ЮА: Да! «Не смотрите наверх»! Но! Дима Тархов задолго до этого фильма всё написал. Так вот! Приближается комета, и всем становится известно, что Земле осталось жить считанные часы. Сутки! И вот мы показываем, как люди эти сутки проживают в понимании того, что у тебя не будет вообще ничего. Не будет твоей жизни.
В нашем случае семья собирается вместе. Но прежде, чем четыре человека – отец, мать и два сына – оказываются вместе, они проходят через цепочку очень экстремальных обстоятельств. Вплоть до большого убийства других людей, которые мешают им собраться.
С: Как бы сейчас отделаться от ассоциативного ряда! Рэй Брэдбери с книгой «Завтра конец света», Ларс фон Триер с фильмом «Меланхолия» или вот новинка от Роланда Эммериха «Падение Луны».
ЮА: А зачем вы хотите от этого отделаться? Это ведь один из архетипических сюжетов. В каждой эпохе наступает момент, когда люди начинают думать о том, что вот скоро наступит конец света. И это отображается в том, что делают, условно скажем, творцы. Об этом пишут писатели, художники рисуют картины. А какая сочиняется музыка! Весь Вагнер на этом построен. Так что не надо отделываться. Давайте воспринимать это как правильную ассоциацию и совершенно архетипический сюжет.
С: Юлия, вас, как актрису, насколько волнует прокатная судьба фильма?
ЮА: Честно?
С: Честно!
ЮА: Я не могу сказать, что меня прям очень сильно она волнует. Но я об этом задумываюсь. Если она вдруг начнёт меня сильно волновать, я стану продюсером, а не актрисой.
С: Но первый шаг вы уже сделали – стали режиссёром.
ЮА: Но я не стала режиссёром кино.
С: Однако вы ведь нечто такое планировали?
ЮА: Планирую я уже лет десять, и пока ничего не получается. Я режиссёр, постоянно действующий режиссёр театра. Довольно успешный. Поэтому я не могу сказать, что это шаг в ту самую сторону. Это, скажем так, параллельная дорога.
С: На ваш взгляд, что тяжелее – ставить спектакли или снимать кино?
ЮА: Мне кажется, что это две совершенно разные истории. Именно с точки зрения технологии. Конечно, кино тяжелее. Вот просто технологически. А театр я могу сделать на пустой сцене. На абсолютно пустой сцене с актёром. Всё, мне больше ничего не нужно. Ни свет, ни сцена. Хватит улицы.
Я не великий режиссёр, но могу точно про себя сказать следующее. В самом первом спектакле, который я сделала, был поворотный круг. В нём размещались какие-то огромные декорации, невероятное количество костюмов и реквизита. Это был целый мир – огромный город, который создавался специально под спектакль.
В одном из моих следующих спектаклей – в «Злачных пажитях» – были белый кабинет и белый табурет. В конце он менялся на стул. А вот в самой последней моей постановке «Мама, а наша кошка – тоже еврей» на сцене стоит барный стул, который в финале меняется на дрейдл [волчок – прим. ред.], несколько обычных стульев и специальный тюлевый занавес, куда проецируются документы. Всё, больше ничего.
Мне на данный момент совсем неинтересно придумывать сложносочинённые декорации. Мне, напротив, бесконечно интересно придумывать лаконичные пространства, которые сразу же дают некий образ. Потому что, например, в последнем спектакле у меня есть документальная часть, которая относится к сегодняшнему дню и документальная часть, которая относится к историческим событиям.
С: Вот по поводу этого спектакля как раз хотелось бы поговорить. Скажите, почему вас так волнует тема Холокоста?
ЮА: Ой, это очень долгая, сложная тема. Дело всё в том, что в моей родной, любимой Эстонии во время Второй мировой войны произошла страшная трагедия. Эстония на Ванзейской конференции в 1942 году была представлена как первая страна в Восточной Европе, которая полностью решила еврейский вопрос. Она была объявлена «юденфрай» – свободной от евреев. Мне необходимо было разобраться документально в этой истории и сделать про это спектакль.
С: И сколько вы работали над ним?
ЮА: Идея возникла очень давно, лет пять назад. Но вот удивительно, тогда в Эстонии данный спектакль не готовы были финансово поддержать. Он, кстати, изначально назывался по-другому – «Менора» [еврейский храмовый семисвечник – прим. ред.]. Но потом я узнала, что его нельзя так называть. Ой, когда я начала работать над этим спектаклем, то очень многое узнала! В общем, мне объяснили, что нельзя так называть. Менору не зажигают до тех пор, пока не восстановят третий храм в Иерусалиме.
Так вот, возвращаясь к финансовой стороне вопроса, могу сказать, что пять лет назад спектакль не поддержали. Мы обращались к разным фондам, а также в министерство культуры [Эстонии – прим. ред.]. Тема не входила в список тех, которые можно было поддержать на тот момент. А вот в прошлом году ситуация поменялась в нашу пользу.
С: Юлия, не так давно на экраны вышел ещё один проект с вашим участием – сериал «Контейнер». Можете рассказать о своей героине?
ЮА: Мне было довольно сложно играть её. Потому что тот персонаж, которого я играю в сериале «Контейнер», а мы снимаем уже второй сезон, вот он очень далёк от меня. Всё, что моя героиня делает, думает и говорит – это абсолютная моя противоположность. Но именно поэтому мне так интересно.
С: Существует мнение, что актёрам интереснее играть непохожего на себя человека, чем похожего.
ЮА: Конечно, я же должна разобраться! Смотрите, есть очень хорошее правило. Актёр должен быть адвокатом своего персонажа. Он может быть каким угодно ужасным и совершать разные поступки – убивать или предавать. Но я как актёр должна найти в поведении моего персонажа такую мотивацию, которая должна его оправдать. Иначе он не будет человеческим.
С: Вот именно поэтому зачастую в кино отрицательные персонажи интереснее положительных. Потому что положительный должен быть только положительным. А отрицательный может быть разным.
ЮА: Да!
#GALERY#
С: А каково это работать с двумя режиссёрами? У вас в фильме «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали» было два режиссёра. С одним не всегда, наверное, можно справиться.
ЮА: Не надо актёру справляться с режиссёрами. Что это за стереотип? С режиссёрами надо сотрудничать. Это первое. А второе... Вы знаете, они договорились. У них были свои, скажем так, сферы влияния. Армен не совсем профессиональный режиссёр, но у него такое невероятное чутье. Он больше времени находился у плейбека и следил за тем, что происходит. А Дима, поскольку он профессиональный режиссёр, ему проще было с актёрами общаться.
С: Вы делите кино на мужское и женское?
ЮА: Наверное, нет. Знаете, мне очень нравятся режиссёр Кэтрин Бигелоу и Джейн Кэмпион, но они снимают такие мужские фильмы, что мама не горюй.
Или я вот сейчас снималась у женщины-режиссёра Сони Карпуниной. Фильм называется «Хочу замуж». Это романтическая комедия, которая совсем скоро выйдет в прокат.
С: Да, 5 марта.
ЮА: И я хотела вот что сказать про Соню Карпунину. Ты на неё посмотришь и видишь – это молодая, хрупкая, невероятно красивая девочка с железной волей и с абсолютно точным пониманием того, что она хочет.
С: А как вам работалось с секс-символом Милошем Биковичем [исполнил одну из главных ролей в фильме «Хочу замуж» - прим. ред.]?
ЮА: Нормально [смеётся – прим. ред.]!
С: У него есть вот это ощущение секс-символа?
ЮА: Да нет, он такой вполне себе скромный парень.
С: А что вообще для вас красота?
ЮА: Это соединение многих вещей. В первую очередь, это харизма. Красота – это некая гармония, которая соответствует твоему личному эстетическому восприятию. Для кого-то один человек может быть красив, а для кого-то – нет, потому что у него другие эстетические приоритеты. Но если в человеке есть вот это вот, что сейчас называется словом харизма… Вообще это такая энергия. Вот, наверное, это самое красивое.
С: Фильм «Сдохнуть нужно, чтобы вы приехали» рассказывает о разрушении семейных связей. Какую роль в разрушении семейных связей сыграл интернет?
ЮА: Я думаю, что довольно большую. Мы от этого никуда не денемся. Я думаю, что интернет сыграл вообще довольно большую роль в разрушении не только семейных, а вообще коммуникативных человеческих непосредственных связей. С одной стороны, мы всё время на связи. Вроде как у нас есть иллюзия общения, а с другой стороны вступать в непосредственный энергетический контакт с человеком, который сидит напротив тебя, стало очень сложно.
Вот мне, например, сложно. Я устаю бесконечно. Мне проще написать, нежели чем позвонить. Я по телефону на самом деле нормально, без волнения, без какой бы то ни было предварительной подготовки могу говорить только с людьми, которых я хорошо знаю. Потому что, если я не знаю человека, я зачастую даже не понимаю, что он мне говорит.
С: Может ли кино нести деструктивный подтекст?
ЮА: Да, безусловно! Конечно, это очень сложная этическая проблема. Далеко не всегда кино – это искусство. Скорее даже так – реже кино является искусством. Вообще, и кино, и театр – это высказывание. Человек, который высказывается, должен нести ответственность за то, о чём он говорит.
С: Зачем снимать фильмы, от которых потом очень больно и горько?
ЮА: Слушайте, кому-то необходимо испытать эту боль, потому что он в жизни не может её прожить. Это как психотерапия. Когда ты смотришь на экране или читаешь в книге, то подключаешься к этой боли. И в то же время ты можешь освободиться от своей личной путём, скажем так, очищения через то, что ты увидел. Через испытание той боли, которая лично к тебе не имеет отношения.
Фото: Елена Киселёва
